Она осталась абсолютно одна.

Она лишилась надежной руки Кальвина. Чарльза нигде не было – некого было спасать и не у кого искать защиты. Она была одна в обрывке небытия. Ни света, ни звука, никаких ощущений. А где же ее тело? Мег в панике попыталась пошевелиться – но и шевелить было нечем. Исчезли не только свет и звук, но и она сама. Живого тела Мег больше не существовало.

А потом она снова ощутила свои конечности. Ноги и руки слегка покалывало, словно она отлежала их во сне. Мег заморгала – но, хотя сама она была на месте, все остальное было не так. Вокруг была не просто тьма как отсутствие света. Во тьме все-таки остается осязание – сквозь нее можно двигаться на ощупь, можно ушибить лодыжку, весь мир вокруг по-прежнему существует. А Мег потерялась в ужасающей пустоте.

То же самое и с тишиной. Это была не просто тишина. Оглохший человек все-таки может осязать вибрации. А тут нечего было осязать.

Внезапно Мег обнаружила, что под ребрами бешено колотится сердце. А перед этим оно что, остановилось? И что заставило его забиться снова? Покалывание в руках и ногах усилилось, и Мег вдруг ощутила движение. Она почему-то подумала, что это вращение Земли – то, как она кружится вокруг своей оси и мчится по эллиптической орбите вокруг Солнца. И это ощущение движения вместе с Землей было сродни плаванию в океане – в открытом море, вдали от прибрежных волн, когда вокруг – одна только движущаяся вода, плавно пульсирующая течениями и повинующаяся мягкому, но неумолимому притяжению Луны.

«Я сплю, – подумала Мег. – Мне все это снится. У меня кошмар. Хочу проснуться. Надо проснуться!»

– Ух ты! – сказал голос Чарльза Уоллеса. – Вот это путешествие! Могли бы и предупредить, между прочим.

Вокруг замерцал неверный свет. Мег поморгала и трясущимися руками поправила очки. Перед ней, подбоченясь, стоял негодующий Чарльз Уоллес.

– Мег! – крикнул он. – Кальвин! Вы где?

Мег видела Чарльза, Мег слышала его, но не могла к нему подойти. Она была не в силах прорваться сквозь этот странный трепещущий свет.

Голос Кальвина донесся как будто сквозь облако:

– Слушай, погоди, а? Я все-таки постарше тебя…

Мег ахнула. Не то чтобы Кальвина не было, а потом он вдруг появился. Не то чтобы сперва появилась часть его, а потом за ней последовало все остальное, как, например, сперва кисть, потом вся рука, сперва глаз, потом нос. Это было просто некое мерцание: как будто она смотрела на Кальвина сквозь воду, сквозь дым, сквозь пламя – и вдруг он появился тут, плотный и надежный.

– Мег! – раздался голос Чарльза Уоллеса. – Мег! Кальвин, ну где же Мег?

«Тут я, тут!» – попыталась отозваться она, но слова заглохли, не успев слететь с губ.

– Мег!!! – завопил Кальвин и принялся лихорадочно озираться.

– Миссис Ведь, вы Мег, случайно, не забыли? – крикнул Чарльз Уоллес.

– Если вы, кто-то из вас, причинили зло Мег… – начал было Кальвин, но тут Мег ощутила сильный толчок, и вокруг что-то разлетелось вдребезги, как будто ее протолкнули сквозь стеклянную стену.

– Ах вот ты где! – воскликнул Чарльз Уоллес, кинулся к Мег и обнял ее.

– Да, но где я? – задыхаясь, спросила девочка и с облегчением обнаружила, что ее голос теперь звучит более или менее нормально.

Она принялась ошалело озираться по сторонам. Они стояли на залитом солнцем поле, и в воздухе веяло чудеснейшим ароматом, как бывает лишь в те редкие весенние деньки, когда солнце не печет и яблоневый цвет только начинает распускаться. Мег даже очки поправила, чтобы убедиться, что ей не мерещится.

Серебряный блеск холодного осеннего вечера остался позади, и все вокруг было золотым от солнца. В поле зеленела нежная молоденькая травка, повсюду виднелись крохотные разноцветные цветочки. Мег медленно развернулась – и увидела перед собой гору. Гора вздымалась так высоко в небо, что вершина терялась в короне из пухлых белых облаков. Из рощи у подножия горы вдруг донеслось пение птиц. Все вокруг было исполнено такого непередаваемого покоя и радости, что бешено колотящееся сердце Мег поневоле утихомирилось.

раздался голос миссис Кто.

И внезапно появились все три: и миссис Что в съехавшем набок розовом палантине, и миссис Кто в сверкающих очках, и миссис Ведь, по-прежнему в виде едва заметного мерцания. Вокруг них порхали нежные разноцветные бабочки, как будто приветствуя их.

Миссис Что и миссис Кто расхихикались и хихикали до тех пор, пока не стало казаться, что, в чем бы ни заключалась шутка, понятная лишь им двоим, они вот-вот лопнут от смеха. Мерцающая фигура, казалось, тоже смеялась. Она сделалась чуть более темной и осязаемой: стали видны черная мантия, черная остроконечная шляпа, глазки-бусинки, длинные седые волосы и костлявая старческая рука, сжимающая помело.

– Этто ттолько чтоб васс, девоччки, поррадоватть! – сказал странный голос – и миссис Что с миссис Кто рухнули друг другу в объятия, заливаясь хохотом.

– Ну что ж, леди, если вы уже достаточно повеселились, возможно, вам бы стоило объяснить Кальвину и Мег, что происходит, – холодно заметил Чарльз Уоллес. – Вы перепугали Мег до потери сознания, выдернув ее сюда без предупреждения.

– «Finxerunt animi, raro et perpauca loqu-entis», – продекламировала миссис Кто. – Это Гораций: «Редко и мало ведь я говорю».

– Миссис Кто, вы не могли бы перестать цитировать? – крайне раздраженно сказал Чарльз Уоллес.

Миссис Что поправила свой палантин:

– Пойми, Чарльзушка, ей так сложно формулировать свои мысли! Ей куда легче подобрать цитату, чем подыскать собственные слова.

– И нне сследдует террять чуввства юмморра! – добавила миссис Ведь. – Еддинсственный сспоссобб спрравитьсся с чемм-то оччень серрьеззным – этто оттносситься к немму неммногго легкоммыссленно!

– Но Мег и впрямь придется нелегко, – сказала миссис Что. – Ей будет непросто осознать, что мы на самом деле вовсе не шутим.

– А мне? – спросил Кальвин.

– Ну, ведь о жизни твоего отца речи не идет, – сказала ему миссис Что.

– А как насчет Чарльза Уоллеса?

В голосе миссис Что, похожем на скрип несмазанной двери, послышались любовь и гордость:

– Ну, Чарльз Уоллес-то все понимает! Чарльз Уоллес понимает, что речь идет не только о жизни его отца, но и о намного более важных вещах Чарльз Уоллес понимает, что поставлено на карту.

– Но помните, – добавила миссис Кто, – «Ἄελπτον οὐδέν, πάντα δ’ ἐλπίζειν χρηῶν». Это Еврипид: «Ничто не безнадежно, надо надеяться на все».